Программу по сносу и реконструкции ветхого жилфонда продлили сначала до 2020 года. А потом и еще на десять лет — все-таки стереть с лица города все трущобы не так-то и легко. Одно дело аварийное жилье: оно опасно для жизни, учтено, вписано в федеральные программы. Но и с ним есть свои сложности: мало снести аварийные дома, их жильцов нужно куда-то расселить. И тут выходят на первый план интересы строителей, для которых совсем не одно и то же — застроить новые участки на развивающейся окраине, депрессивные территории промышленных районов или небольшие островки в центре города. Чтобы строителям было интересно, им нужно, чтобы было выгодно. А на процесс ценообразования влияют многие факторы, кроме городской географии. Например, социальная и транспортная инфраструктура района, его обеспеченность надежными коммунальными коммуникациями. Государство может решать. Люди — мечтать. А строить-то все равно частникам.
Ветхие дома — позор большого города. Но подсчитал ли кто-нибудь, сколько их сейчас в Воронеже, не вошедших в государственные программы? В скольких домах, которые еще не признаны аварийными и ветхими, уже невозможно жить? Как измерить глубину той безнадежности, которой пропитались их стены и которой дышат их жильцы?
Дома, которые давно пора стирать с лица земли, встречаются во всех районах города. И по их внешнему виду ясно, в каком временном промежутке лежит решение их участи. Мое внимание, когда я проезжаю мимо, часто привлекает один двухэтажный дом в Ленинском районе. На первый взгляд кажется, что этому строению давно пришел логический конец: оно изрыто устрашающими трещинами, имеет осанку скособоченной девяностолетней старухи. Кажется, что там уже никто не живет. Но нет. Некоторые окна в доме-инвалиде пластиковые и вполне себе новые. И даже антенна спутниковая стоит. Значит, живут люди. Живут, и, наверное, ждут чего-то. На что-то надеются.
Надежды жителей трущоб — отдельная тема. Больше всего они боятся, что из своих гетто попадут в точно такие же — только на окраине и новые. Косые, кривые, построенные не для коммерческой продажи, а для расселения. То есть, в дома для бедных. Не для тех, кто покупает, а для тех, за кого платит государство. Главное отличие этих новых домов от предыдущих (тех, из которых расселили) — это безнадежность, умноженная вдвое. Из тех, старых, еще был какой-то исход. Из новых уже не будет никакого.
Молва об этих чудо-расселениях расползается и периодически даже озвучивается на телевидении. То в виде жутких репортажей, то в виде сообщений о возбужденных уголовных делах. Легко представить, как тогда замирают жители старых, скрипучих домов тихого центра. Земля под их домами бесценна. И какими бы не были заманчивые предложения о новых благоустроенных квартирах, они терзаются сомнениями. Им очень жаль потерять свое единственное преимущество — центр, который неуклонно дорожает. В отличие от них жителям пивзавода терять, кажется, нечего. Как говорится, в пессимистичной поговорке: не жили хорошо, так нечего и начинать…
